В автобиографической хронике профессор Санкт-Петербургского университета рассказывает о происхождении свой семьи и фактах собственной жизни в городе Ленинграде до войны, во время блокады, на фронте, в послевоенный период. Период активной жизни ученого совпал по времени с эпохой социализма в России.
Книга представляет интерес для историков, социологов, биологов, этнографов.
А professor of St. Petersburg University in the autobiographical chronicle talks about the origin of his family and the facts of his own life in Leningrad before the war, during the siege at the front, in the postwar period. The period of active life of a scientist coincided with the era of socialism in Russia.
The book is of interest to historians, sociologists, biologists, anthropologists.
Продолжая разговор о влиянии на моё воспитание двора, для удобства воспользуемся простенькими планами (рис. 25, 26) и коснемся более подробно всего нашего дома дореволюционной постройки и принадлежавшего тогда, как частная собственность, вероятно, очень богатому владельцу.
Официальных справок о происхождении нашего дома №9 по Смольному проспекту у меня нет, да и никогда мы их не имели. Все сведения об этом мы узнавали из рассказов прежних жильцов, поселившихся ещё до нашего приезда в 20-е годы. Надо полагать, что некоторые жильцы, по их рассказам, поселились в этом доме сразу после революции и его национализации, перевода из частной собственности в государственную, народную. Такие жильцы могли, конечно, что-то и знать, например, как тетя Маша, которая в нашем доме многие годы работала единственным дворником, в молодости ещё до революции служила в этом доме на другой должности. Но могли и ошибаться.
По рассказам старожилов мы узнали, что до революции этот доходный дом использовался как гостиница. По тем же рассказам и по нашим собственным наблюдениям сложилось мнение, что этот дом как гостиница начал строится ещё до первой мировой войны, а по ряду причин весь первоначальный проект не был доведен до конца и оказался немного не завершен. Первоначально этот дом проектировался, как мы сами полагали, П-образной формы и с двумя парадными подъездами, выходящими прямо на проспект. Когда мы вселились в этот дом, на проспект выходил только один правый парадный подъезд корпуса №1. Надо полагать, что правый корпус и был полностью завершен по первоначальному проекту: имел просторные отдельные квартиры, светлую широкую лестницу с лакированными деревянными поручнями на красивых металлических перилах, и был оборудован большим лифтом.
Другое крыло дома (К.2) имело, в отличие от первого, другую планировку уже простого коридорного типа. В квартирах, справа по ходу длинного коридора находились отдельные комнаты, а сам сквозной коридор завершался вторым выходом на другую лестницу. Надо полагать, что в этом корпусе планировался такой же привлекательный парадный вход прямо на проспект с красивой лестницей и лифтом, но на некотором этапе продолжить плановое строительство не смогли, и второй корпус получил, как видно на рисунке, не нормальный, как у первого, а внутренний дворовый, полуподвальный вход, наскоро построенный со стороны первого двора. Рядом со входом на лестницу был вход в дровяной подвал. Возможно, хозяева решили предназначить это крыло для другого контингента жильцов, чем в первом корпусе.
За то, что планировалось здание также, как и корпус 1, свидетельствует, что лестница здесь была такой же широкой и светлой с лакированными деревянными поручнями на перилах. Вот, однажды, когда мы играли в прятки, бегая по лестницам, обнаружили в нашем крыле (2) в верхних этажах пустую заброшенную шахту в стене, которая и была предназначена для монтирования лифта. Правда, тогда время такое было, что приходилось думать не о лифте, а, прежде всего, о жилплощади. Население Ленинграда быстро увеличивалось – росло за счет приезжих, а где найти для них жильё? Квартиры с такой скоростью, как прибывали жители, строить ещё не научились. Вот в это время, как раз наша большая семья не просто переехала, а вернулась в дом на Смольном проспекте. Тем не менее, и нам нужна жилая площадь. На первое время площади были найдены в таких, как наш, домах. Поскольку в сквозных коридорах имелось по несколько несмежных комнат, то их и стали выдавать нуждающимся по количеству членов семьи. Апартаменты превращались в коммуналки с общей кухней, туалетом и дровяной плитой. Такие квартиры были перенаселены разнохарактерными жильцами. Первоначально и наша семья получила три жилые комнаты в коммуналке на третьем этаже 6-этажного корпуса №2 с выходом на большую лестницу, а две другие семьи заняли комнаты по другую сторону кухни в противоположном конце коридора с выходом на черную лестницу. Разделял жильцов общий туалет, расположенный посередине коридора на его сгибе при переходе ко второй лестнице (Л2 на рис. 25).
Для устранения многих неудобств коммунальной квартиры по предложению и хлопотами отца была произведена перепланировка. Коридор и просторный «дореволюционный» туалет разгородили стенкой, добавив второй санузел, и получились две отдельные квартиры с выходами на разные лестницы. Наша законно стала числиться как №35 с выходом на большую лестницу в первый двор, а другая квартира получила №6 и выход на узкую лестницу, ведущую на второй двор. Так, после сравнительно небольшого переоборудования мы стали жить в отдельной большой квартире (55 кв.м) со всеми удобствами. Под удобствами я подразумеваю отдельный туалет, кухню с водопроводом и дровяной плитой для приготовления пищи. Сначала это все принадлежало нескольким семьям, что с учетом одного водопроводного крана, разумеется, создавало напряженность. О ванной или душевой комнате в то время люди ещё даже не мечтали. Недалеко была баня Гавриловой, построенная в 1887 году, рядом с магазином «Стрелка» (С.) на Советском пр. у пл. Диктатуры (рис. 26), и все мылись там.
В семидесятые годы XX века часть домов на Суворовском проспекте (магистрали вернули прежнее, хотя и не первоначальное историческое наименование в 1944 году) вместе с баней и «Стрелкой» снесли. Теперь там большое здание Администрации Ленинградской области, выстроенное в современном стиле-модерн в 1981 году по проекту архитекторов Д.С.Гольдгора, К.Н.Емельянова, Ю.В.Ситникова.
Нам, детям конца двадцатых годов, строго запрещалось выходить на Смольный проспект, разрешалось гулять только во дворе дома. На улицу детям выбегать было опасно по ряду причин.
Рис. 25. Схема дворовой территории дома №9 по Смольному пр.
Рис. 26. Схема микрорайона вдоль Смольного проспекта.
В качестве иллюстраций для наглядности привожу самостоятельно начерченные планы двора дома №9 и окрестностей Смольного проспекта. Строгих пропорций и масштаба я не придерживался. Эти планы нужны для пояснения исторических событий в моей жизни. Сегодня я бы не узнал территорию нашего района, ведь произошли грандиозные изменения: построены новые здания, появились улицы с новыми названиями и новые маршруты транспорта. Городской транспорт пополняется новыми видами: троллейбус, метро, маршрутное такси. Стало иным и архитектурное проектирование целых новых микрорайонов.
На рис. 26 показано, что вдоль Смольного проспекта дома располагались, в основном, по нашей, нечетной стороне, с провалом вместо дома №5 и после дома №15, крайнего в ряду. По какой-то не совсем понятной нам причине это разрушение, а правильнее, явные остатки какого-то крупного строения, называли мы «кирпичным заводом». Может быть, повлияла популярная тогда песенка «Кирпичики», в которой есть такие слова: «Возле Смольного / счастья вольного, / где кирпич образует проход…».
Смольный – Смольный институт и Смольный собор, – на самом деле, расположен близко, на четной стороне проспекта. А эти развалины были, конечно, травмоопасны для детей.
Основной же причиной запрета служили трамвайные рельсы, идущие по середине Смольного проспекта, по которым в ту и другую сторону двигались вагоны трамваев различных маршрутов. Они поворачивали на набережную Невы, затем на Охтинский мост. Опасность представлял и иной транспорт, который двигался рядом с тротуаром. Это были тогда не автомобили и автобусы, а громыхающие огромные телеги с впряженными в них мощными ломовыми лошадьми-битюгами, управляемые извозчиками или, как тогда говорили, гужбанами.
В них таилась двойная опасность. Ребенок, даже не попав под колесо телеги, мог вполне получить удар кнутом в воспитательных целях: не мешай движению транспорта, не пугай лошадок!
В двадцатых-тридцатых годах XX века Ленинград активно развивался. Шло промышленное строительство, прибывали рабочие и служащие. Им надо было где-то селиться. Вероятно, в связи с тем, что трудовому народу нужна была жилплощадь, все подвалы нашего дома, которые первоначально задумывались как хранилища дров, – отопление оставалось печным, – переоборудовались под квартиры для приезжих. Въезжали семьями, в нашем дворе росло число детей. Вскоре между нашими двумя корпусами был пристроен двухэтажный домик (К.3, рис. 25) с арочным проходом внутрь дворов.
Для меня до сих пор не ясна цель этого строительства. В доме было всего 3–4 квартиры, и жилищную проблему это здание не решало. Две квартиры имели вход с нашей лестницы, поскольку оказались частью лифтовой шахты нашего корпуса, и номера им присвоили 31 и 32, поскольку квартира на первом этаже до начала этого строительства имела номер 33, а выше по порядку до номера 38.
Особо отмечу, что для ребятишек этот новый дом интереса не представлял, да и взрослые не стремились подружиться с новыми соседями. У первых жильцов маленького дома детей не было, но мне запомнилась одна фамилия приезжих, которая показалась мне забавной – Кособрюховы. Во время строительства этого маленького пристроенного дома погибла одна работница, и дети, опасаясь привидения, в этот дом не заходили.
Зато часто детвора играла на черной лестнице. Интересно, что на самом верху черной лестницы была оборудована прачечная. На седьмом этаже! В ней жильцы дома по очереди занимались своей стиркой. При этом и в маленьком доме для его малочисленных жильцов была предусмотрена отдельная прачечная в подвальном помещении. Много лет спустя, эта прачечная в подвале очень выручала нас в блокаду. Везде в нашем доме отключили подачу воды. Люди из других домов ходили к Неве на пристани к прорубям с ведрами, а мы могли набрать воды в прачечной маленького дома. Можно полагать, что по этим глубоким трубам вода подавалась и в Смольный.
Позже появились жильцы, которые ходили по нашей лестнице и уже имели детей. С ними мы познакомились. В самую нижнюю квартиру №31 въехала, не могу сказать, чтобы богатая, но приличная и симпатичная женщина с сыном, Толькой Соломоновым. Он показался мне ровесником. Мы подружились.
Со слов Тольки его мать была связана по работе с продовольственными товарами. Я сразу решил по её внешнему виду, что она заведующая магазином. Днем её мы встречали редко. А Толькиного отца я вообще никогда не видел.
Рис. 28. Никита Михайлович Гасилов, муж Агафьи Тимофеевны, моей крестной.
В квартире №32 поселилась семья с двумя детьми по фамилии Терские, маленькой девочкой Галкой и мальчиком старше меня Юркой. Отца этих соседских детей я иногда встречал на лестнице. Он носил военную форму неизвестного мне рода войск. Родители с ними дружбу не водили.
С отдельными жильцами дома мои родители подружились довольно-таки крепко (рис. 27, 28).
Что ещё показано на рис. 26. Две пристани на Неве (А1 и А2), здание Смольного института, торец которого виден с проспекта, дом №6, который стоит напротив нашего дома и Смольный сад. В этом саду мы, став постарше, играли в футбол и разные другие игры, в которых надо было бегать и иногда даже прятаться между дверей в Смольном. Угловое здание – школа (Шк.), а ещё через улицу мастерские (М) и магазин «Стрелка» (С).
Комментариев нет :
Отправить комментарий