Эпоха: Ложь и плоть

УДК 94(470) + 929.5

Цыпленков В.П.
Эпоха.
Автобиографическая хроника.
– СПб, 2014. – 272 с.

В автобиографической хронике профессор Санкт-Петербургского университета рассказывает о происхождении свой семьи и фактах собственной жизни в городе Ленинграде до войны, во время блокады, на фронте, в послевоенный период. Период активной жизни ученого совпал по времени с эпохой социализма в России.
Книга представляет интерес для историков, социологов, биологов, этнографов.

В сети Интернет – epoch-ussr.blogspot.com

А professor of St. Petersburg University in the autobiographical chronicle talks about the origin of his family and the facts of his own life in Leningrad before the war, during the siege at the front, in the postwar period. The period of active life of a scientist coincided with the era of socialism in Russia.
The book is of interest to historians, sociologists, biologists, anthropologists.

Если вспоминать мелкомасштабные события в нашей семье, то некоторые из них, сначала представлявшиеся заурядными, впоследствии сыграли значительную роль в нашей жизни и судьбе. Так, в 1940 году по окончании института мой старший брат Евгений (рис. 72) женился на девушке по имени Валя Рош (рис. 73). Он ушел в Армию, Валя осталась жить в нашей квартире.

Рис. 72. Евгений Павлович Цыпленков
в год окончания института
и свадьбы
с Валентиной Рош.

Рис. 73. Валентина Рош. 1940.

Эта девушка, как и положено невестке, вошла в нашу семью, взяла фамилию мужа. Теперь она уже не Валя Рош, а Цыпленкова Валентина. И вполне естественно, как и следовало ожидать, в точном соответствии с течением времени и законами природы Валентина подарила нам своего первенца – сына, которого в честь погибшего брата её мужа нарекли Александром. И все бы складывалось в нашей большой семье прилично, если бы не такое тяжелое испытание человеческих характеров, как война и блокада.
Первое время все наши отношения оставались дружественными, нормальными, однако, с ухудшением обстановки в городе и отношения в нашей семье стали меняться к худшему. Вероятно, я бы не запомнил все те мелкие изменения и неприятности, если бы они не были зафиксированы в моем «блокадном дневнике».
В сентябре 1941 года, поскольку занятия в школе так и не начались, я, как уже говорил ранее, поступил на работу в ту же организацию, где раньше стала работать невестка Валя. С маленьким Шуриком дома сидела и нянчилась моя мама (бабушка Шурика). Она же выполняла все домашние дела.
Следует заметить, что, поскольку Валентина работала в администрации этой конторы, исполняла обязанности и бухгалтера, и табельщицы, то мы с ней на двоих получали дополнительно солидный паек дуранды, которую, впрочем, покупали, но недорого. Это были, к сожалению, не подсолнечниковые, а хлопковые жмыхи, которые, как мы ошибочно полагали, поддерживают наш пищевой баланс.
Валентина способствовала получению дополнительной порции дуранды, проживала вместе с нами, но всё чаще и чаще ворчала, что в её родной семье, жившей на Крестовском острове, трудно с питанием.
Валентина жаловалась, что её папа старенький и больной. Их семья состояла из четырех человек (не считая Вали): отец, мать (рис. 74) и двое дочерей – сестры Вали. Старшую звали Ольга, младшую – мою ровесницу – Татьяна. Все знают, что в начале войны ленинградцы не замечали перемен в снабжении, но после окружения города вражескими войсками положение стало резко ухудшаться. Жители города оказались перед лицом смертельного голода и холода.

Рис. 74. 1942 год. Блокадный Ленинград.
В нижнем ряду слева направо: Павел Матвеевич,
его жена Клавдия Павловна, мама Валентины Рош.

Вот с того времени, когда у мамы подошел к концу запас пищи, купленной ещё без карточек, атмосфера в семье стала резко накаляться. До сентября рабочую карточку имела одна Валентина. Она упрекала меня, что я, оболтус, много ем из того, что она получает на себя и своего ребенка. Я уже юноша, и мог бы сам получить рабочую карточку. А ещё Валя упрекала маму, что она не научилась растягивать продукты на всю декаду. Напомню, что во время войны в Ленинграде все продукты, за исключением хлеба, положенные по карточкам, выдавали один раз в десять дней. Валя утверждала, что в то время, как мы голодаем, в её семье все едят по две тарелки горячего супа каждый день. Что варилось в этом супе, история умалчивает.
Все эти разговоры, как мне казалось, начинались ради подготовки большой ссоры. На фоне обострения первого инстинкта (самосохранение) начинал проявляться и второй инстинкт (пищевой). Возможно, я был не прав. Возможно, молодая Валентина попросту нервничала, по-своему переживала за маленького сына, за своих родителей, а жить в нашей семье ещё не привыкла. Мне было обидно за маму, за то, что Валентина каждый вечер её в чем-нибудь упрекает и обвиняет. А мама, мирная по своему характеру и мудрая, переносит ворчание своей невестки безропотно. Я принялся защищать маму и возражать Валентине.
Во-первых, говорил я, мама вела всю домашнюю работу, нянчилась с внуком, а Валя, как это было всем заметно, довольно равнодушна к Шурику, мало интересуется своим сыном. Во-вторых, Валентина в любое время пропадает из дома, вероятно, навещает свою семью, чтобы есть там горячий суп.
Я в сентябре и октябре получал продукты по рабочей карточке тоже, а в ноябре вернулся в школу, утратив право на карточку. Хотел получить среднее образование. Положение наше к декабрю 1941 года стало совсем критическим. Отключили электричество, и мы перешли к освещению с помощью лучины. Я хорошо помню, как однажды уголек от лучины отскочил на подушку, на которой спал Шурик, и мы все чуть не сгорели. В эти дни, как мне казалось, Валентина под благовидным предлогом, что Шурику будет на Крестовском острове безопаснее, могла бы от нас переехать к своим родителям. Для этого не надо начинать ссору. Ясно же, что малышу будет там и светлее, и теплее.
Однако, надо полагать, что для этого Валентина ещё не созрела. Она каждый вечер повторяла, что её папа старенький, очень болен, у них совсем положение скверное, хлеба мало и т.д. и т.п. А 17 декабря 1941 года к нам нагрянула старшая сестра Валентины Ольга и с порога пошла в наступление. Она начала речь с того, что папа волнуется и беспокоится о положении своей дочери в нашей семье. Из её сбивчивых выкриков мы поняли, что в их семье уверены, что мы эксплуатируем Валю в своих целях и не кормим. Более того, Ольга безапелляционно заявила, что самой большой ошибкой было «делать ребенка». Завершая свою речь, Ольга собрала вещички Шурика и приказала Валентине взять со стола все лепешки из дуранды, поскольку в их семье сегодня нет к обеду хлеба. Мама не возражала, все поняла, завернула Валентине лепешки и тут же разделила поровну между мной и Валентиной всю оставшуюся твердую дуранду. После чего мы временно расстались с супругой моего старшего брата.
Продолжение этой истории было в середине января 1942 года, когда я уже служил в Армии. В Ленинград на короткое время вернулся мой отец и организовал вывоз «на большую землю» своей жены, невестки и своего внука Шурика. Возвращаясь к месту службы, отец оставил Клавдию Павловну с внуком в родном селе Поречье, где в это суровое время обитали домашние коровы, и внук был бы обеспечен парным молоком. Свою же невестку он взял на место службы в госпиталь работать по специальности в бухгалтерии или в отделе снабжения.
Условия на новом месте работы резко отличались от блокадных: питание было настолько хорошим, что у нашей молодой невестки проявился и третий основной инстинкт. Забыв все трудности блокады, забыв про сына, который был с бабушкой в деревне, про мужа, который сражался на фронте, она вновь забеременела с разрешения своего военного командира. Отец об этом узнал по факту, а я никаких подробностей, разумеется, так и не узнал никогда. Брату сообщили, и его семья распалась.

Рис. 75. Экспедиция энтомологов в Китай против саранчи.
Привал на дороге из Чигучина в Бур-Чун.
Слева направо: переводчик Сюмин, шофер Криснапуцаин,
энтомологи Старостин, Цыпленков, Лебедев, шофер Захарченко.

Рис. 76. Брат Евгений в 1972 году. На даче в Васкелове.
Слева направо: Полина Александровна (вторая жена Евгения),
Елена Васильевна Никольская (моя теща),
Татьяна (младшая дочь Евгения).

Рис. 77. Брат Евгений Цыпленков с дочерьми. Сентябрь 1974 года.
Слева направо: Татьяна (моя жена), Людмила (старшая дочь),
Евгений исполняет песню «Одесский порт», Татьяна (младшая дочь)

Придя с фронта, Евгений продолжил работу энтомологом, ездил часто в экспедиции по юго-востоку СССР и даже в соседние страны. Боролся с саранчой, как опасным вредителем посевов (рис. 75).
Когда я через много лет возвратился в родной город, в свой дом, то застал брата уже с новой семьей: женой Полиной и двумя дочерьми Людмилой и Татьяной (рис. 76, 77). Их сводный брат Шурик был уже совсем большим, жил также с нами пока не женился и не получил с семьей квартиру на Московском проспекте.


Предыдущая глава Коварство голода		Следующая глава Спасение на переднем крае фронта

Эпоха

Ложь и плоть

Оглавление

Комментариев нет :

Отправить комментарий